Замечательный поэт и бард Владимир Болотин появился на свет 68 лет назад. Владимир Петрович окончил физфак Новосибирского университета, работал в институте ядерной физики. Ушёл из жизни 5 июля 2005 года в результате сердечного приступа…
ГРУСТНО ЛИ БЫТЬ ВЕСЁЛЫМ?..
Грустно ли быть весёлым?
Просто ли, взять и заплакать?
Горе шагало просёлками,
Словно король в новом платье.
Гляньте, король-то – голый!
С горем играли дети –
Спрятали солнце за морем,
Место лучами отметив.
Детство проходит скоро.
Взрослые в горе играли –
Спрятали солнце за морем
И в темноте потеряли.
* * *
Тогда, когда меня не будет,
Я буду так же, как они,
Я буду так же, как они,
Которые уже не люди.
И так же долго буду жить,
Не разрываясь и не плача,
Вот только радость и удача
Меня не будут находить.
Тогда, когда её не будет,
Всё будет так же, как в те дни,
Всё будет так же, как в те дни,
Когда мы были только люди,
И петь, и верить, и любить,
не расставаясь на столетья,
мы будем громко, словно дети,
сквозь лихолетья проходить.
Тогда, когда нас всех не будет,
Мы будем так же, как они,
Мы будем так же, как они,
Которые навеки люди.
Мы снова с ними будем жить,
Деля их счастье, смысл и ужас,
Мы будем их живые души,
Им будет чем на свете жить.
СНЕГ
Ах, этот блестящий учёный,
Талантливый искристый снег.
Всю жизнь увлечён он
течением рек.
Он, их изучая,
и жизнь проживёт без труда,
но, вряд ли узнает,
лишь тая, узнает,
что он это та же вода,
что он это тоже вода…
Куда одарённей,
одухотворённей,
умнее, чем снег человек.
Властитель времён он и
одновременно,
он к цели стремит свой
душераздирающий бег.
А что, если жизненный опыт
не стоит в сравненьи
с последним, увы, ни гроша.
И, там не дыша,
за воротами смерти,
узнает, растаяв,
узнает, поверьте,
что он это та же душа,
что он это тоже душа…
ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ
То ли листья летят, как лето.
То ли лето летит, как листья.
И копыта стучат:
погоди, погоди, погоди...
В спину дует или по свету
Ветер гонит меня землистый,
Засыпает землёй, любя, –
спи-усни, спи-усни, спи-усни...
Роль разучена, но всё же пьесу
Не поставить нам в эту осень.
Роль разучена:
раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три...
Просто дождь не на прежнем месте,
Декорации облетают,
Успеваешь: «Люби меня...
Обними, обними, обними...»
Вот и время остановилось.
Да и нам дальше нет пути.
Божья кара иль божья милость –
погоди, погоди, погоди.
ДОРОГА
Вдруг – дуновенье лёгких крыл,
Бестелое касанье вдохновенья.
И тайна смерти стала на мгновенье
Проста, как будто дверь открыл.
И птица пролетела перед дверью
Предвестницей последующих лет.
Мелькнут – и нет,
Лишь скрип двери да перьев,
На утреннем снегу чернильный след...
Дорога меж холмов проста:
То влево повернёт, то вправо.
То птицы тень мелькнёт, то тень креста...
Ту – опоздал ловить, другую – рано,
Но та и та, как жизнь, быстра.
Меж тем дорога пыльная крала
Следы и с ними – смысл жизни.
И вновь нависли два крыла
Над головой, больной от мысли:
То – тень креста или орла?
Меж тем жара росла, и вновь роса
На теле выступила солью.
И с болью в высохших глазах –
Мольба: «О Боже, мне довольно!
Пусть птицы тень, пусть тень креста...»
Меж тем дорога гордая пуста,
Людей и не было как будто.
Он первый смертный в тех местах,
И люди здесь не скоро будут.
Но крылья чьи прибиты на крестах?
* * *
Огонь играл на скрипке алой,
И песня трепетно плыла.
А ветер, дирижёр усталый,
Не в такт мелодии вздыхал.
Трещали сучья-кастаньеты,
И вился в небо хор огней...
Смешенье стилей и сюжетов,
Но всё одно – о ней, о ней.
О ней – в безмолвье гибель молний
И гром тяжёлый, как оркестр.
Понурый дождь, как плач надгробный
О ней незавершённых пьес.
О ней – безоблачные ночи,
Что к утру выше тополей.
И пламя рвётся в небо, в клочья,
Как жизнь – на много-много дней...
И вот финал: опали флаги
На древках брошенных ветвей.
Но в пепле умершей бумаги
Ещё живы глаза углей.
И в этом призрачном мерцанье
Воспоминаньем – та, не та...
И всё, что было между нами,
Вдруг заполняет темнота.
ЛИСТВЕННЫЙ СЫН
От полночных высот
До застольных обид
Голос твой плачет, зовёт
В хаос слов, снов и битв.
Давний будничный спор:
Чья вина, чья жена,
Геллеспонт иль Босфор,
Быть иль выпить до дна...
Сон на восемь персон.
Синь империи Цин.
Яств – о, явственный сон.
Явь и лиственный сын...
Кот из старых ботфорт
Шьёт-куёт новый флаг.
Над – о, плавный восход.
Под – и свят, и всеблаг...
Тень отца выше стен,
Но выше – кожаный стяг...
Будем живы совсем,
Чуть растаяв в горстях.
Снег – под пенье и смех зверей.
Снег – над рёвом и злом толпы.
Снег – под своды полей.
И с ней –
По-над-вдоль межзвёздной тропы...
СТРАННИК
Стуча клюкой по стоптанным ступеням
И острым взглядом раздвигая стены,
Вошёл в мой дом отпетый гость согбенный,
Прохожий странник – в седине, как в пене.
Приют он не просил, и я не бросил
В ответ ему сочувственный отказ.
Он просто сел за стол, как будто в гости
Был зван, забыв, что Бог ему подаст.
Ладонь шершава, посох глаже тени,
Морщины глубоки уже настолько,
Что лик, казалось, слеплен был из долек:
Любви, печали, доли и спасенья.
И не был слеп он, чтоб не видеть хлеба.
И не был сыт, смиренно чтоб просить.
Он просто сел, сломал хлеб об колено
И съел ломоть, забыв перекрестить.
Ах, знал бы он, что в доме – скоро вечность.
Не верят в Бога и не топят печек...
И на вопрос, не завелась ли нечисть,
Пожмут плечами – и в трубу, так легче.
Ах, знал бы он, что ночь темнее стала,
Хоть свечи заменил электросвет.
И что горит над домом тёмно-ало
Одна звезда, одна звезда для всех.
И суть вещей, и боль предвосхищенья
Он знал. И то, что сбудется потом...
И хлеб, и дом он освятил, но не крещеньем,
А предстоящим будущем крестом.
Прошли века, простые словно гаммы,
От дорождения Христа до домарксизма,
До синевы, распятой пыльной рамой,
Что вдруг напомнит что-то выше истин.
А был ли он? Спросите у соседей.
А люди, что живут доныне здесь
В любви, в печали, в доле и в спасенье,
Твердят: хлеб наш насущный даждь нам днесь.
