Татьяна Бек появилась на свет 74 года назад…
* * *
Хворая, плача и кренясь,
Дрожали звёзды над Арбатом, –
Где я однажды родилась
В глухом году сорок девятом.
Под мертвенный газетный стих
Пробилась травка дорогая,
Родителей немолодых
Неровным норовом пугая.
...И страх, и оторопь, и мор,
И ложь, сидящая на троне,
И жажда жить – наперекор
Неограниченной погоне, –
И тьма, разящая дотла, –
Без права думать о погостах...
Я с первым криком вобрала
Родимого простора воздух!
Меня не гнали топтуны...
Но, время задержавши в порах,
Я откликаюсь с той весны
На каждый плач, на каждый шорох.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Родившейся во льдах апреля,
В день Родиона-ледолома, –
Тебе ли холить ожерелья,
И ждать от праздника веселья,
И окна закрывать от грома?
Ты грянула весенней вестью,
В живую жизнь из тьмы приехав, –
И дом уподоблять поместью,
И вообще искать успехов?
Существование пустое!
Нет. Надо, чтобы год от года
Мужало мужество простое.
– Ломай себя, круши устои,
Сестра речного ледохода!
АВТОПОРТРЕТ
Не мстительница, не владычица,
Не хищница – но кто же, кто же я
– Осина, что листвою тычется
В жестокий холод бездорожия.
(...Прошла эпоха в клубах гибели,
Промчалась облака ли, кони ли...
Ну погостили, чашу выпили
И – ровно ничего не поняли!)
Черты свои, – но складки папины:
Моё лицо, почти увечное,
Где стали детские царапины
Морщинами – на веки вечные.
* * *
Мне ли думать о титулах гения?
Но, в избытке безумной отваги,
Я рифмую свои наблюдения
На обёрточной грубой бумаге,
Где не кану в объятиях конника
И не стану, как Лиза, топиться, –
Ибо это не сказка, а хроника,
Бесприкрасная речь летописца.
…Я страдала порой от бессилия
Написать про мерцанье колодца
Или спеть, что грачи – как флотилия
Потерпевшего крах полководца!
Не моя это сила – метафора.
Я люблю простоту и загадку
Переулка, читаленки, тамбура
И хвоста в овощную палатку.
Вот – мой век и моя биография.
Вот – моя стихотворная школа…
О, не знай ни вранья, ни тщеславия,
Нагота городского глагола!
ВЛАСТОЛЮБИЕ
Властолюбие – тёмная ересь,
Превращённая похоть и месть…
Лучше пить. Лучше спать изуверясь, –
Чем чужую свободу изъесть.
Он на ясную душу нацелен –
Вымогатель, вампир, златоуст…
Подчиняющий – неполноценен,
Посягающий – болен и пуст.
– Раболепства алкал – подавись им! –
Для меня ж, при погоде любой,
Ты уродлив, поскольку зависим
От того, кто подавлен тобой.
Отрываясь от важного дела,
Попадая в лихой переплёт, –
Я вас всех, как ни странно, жалела:
Вы же мрёте без рабьих щедрот!
Я и слушала вас, и вздыхала,
Сострадая натуре крутой.
Только вам понимания мало –
Обожанием вас удостой.
Нет уж, дудки! Прильнув и отпрянув
(Ты прости меня, бедный злодей), –
Я бежала бегом от тиранов
В равнодействие добрых людей.
…А на старости лет (или раньше),
Озаряя деталью рассказ, –
О тираны мои, о тиранши! –
Я сложила бы сагу о вас.
* * *
Со временем стал горячее
Промытый утратами взгляд...
Трава зеленеет в траншее.
На кладбище пчёлы гудят.
В краю кирпича и металла,
Где вольности скуден запас, –
Когда я совсем заплутала,
Открылся неслыханный лаз:
Родство!.. Не писать в поминальник
Ушедших своих имена.
Мы вместе, как речка и тальник,
Мы вместе на все времена!
Вы слышите? К вам поспешая,
Я ворох известий несу.
...Дорога – сырая, большая,
Одетая в пыль и росу.
Шагаю легко и бессонно,
Как путник – на лай и на дым.
Родство не излишком озона,
А воздухом станет моим.
Так дети мечтают о снеге,
Который вкусней молока...
И жизнь, как прощанье навеки,
Отчетлива и высока!
* * *
Строительству души не надобны леса –
Скорее это рост природного подлеска,
Где хмель и мураши, лишайник и роса,
Где то печёт вовсю, то холодает резко.
Знобило и трясло... Но к тридцати пяти
Из словаря земли я выгребла глаголы:
Мужать и матереть, тянуться и расти, –
Теперь мне нипочем укусы и уколы.
Паук не торопясь развесит кружева –
Какая красота в проёмах беспорядка!
...Чем ближе до конца, тем больше я жива –
Счастливая моя и страшная догадка.
А если о любви, то это как восход,
Который обнажил, в полнеба полыхая,
Что сохнет и цветёт, и колется, и жжёт,
Но главное – растёт душа моя лихая.
* * *
Тебя любили – ты не верил им...
Кусты шумели, как скитальцы.
Пространство разминулось с временем –
И время утекло сквозь пальцы.
Таких не взять руками голыми:
Тут – узел мужества и лени.
О, не героями – изгоями
Держалось наше поколенье.
Герой слагал восторги к празднику –
Его закармливал хозяин,
А ты завертывался в классику –
Суров, и нищ, и неприкаян.
– Кусты, кусты, о чём вы плачете,
Читая улицу, как сводку?
– Вон юноша в коротком плащике
Ломает общую колодку, –
Чтобы простор прижался к времени
(Не быть бы срыву иль осечке!..),
Чтоб жизнь с разбитыми коленями,
Как девочка, спустилась к речке...
* * *
Я не желаю тесниться в единой обойме
С теми, кто ловит улыбку любого тиранства...
Только с годами открылось мне в полном объёме
Чернорабочего пира простое пространство.
По малолетству мне нравились быстрые игры –
Салочки, прятки и жмурки, лапта и горелки.
...Лес отворялся; дразнили и ранили иглы;
Звёзды сверкали; линяли и прыгали белки!..
Это не правда, что люди стареют с годами, –
Просто линяют, чтоб слиться с нахлынувшим снегом...
(Вот: полюбили загадки – и не отгадали!
Лес затворился, и стало дитя человеком).
Нынешним вечером больше работать не в силах,
В доме пустынном поставлю пластинку такую,
Чтобы оплакала всех непутёвых и сирых,
Чтобы сказала, как я без ушедших тоскую.
Чтобы болезных моих навестила в палате,
Чтобы привадила жалость и выгнала злобу...
Чтобы напомнила первое детское платье
И предсказала последнюю смертную робу!
...Ну а покуда линяют и прыгают белки –
Надо поехать в Саратов, на родину папы,
И отказаться от замыслов, ежели мелки,
И уколоться опять о еловые лапы.
Я повторяю, что по нутру одиночка
И не желаю двора твоего, властолюбец...
Это не пишется: каждая новая строчка
Ветром глухим с перегона доносится, с улиц.
